Никто, никто...

[Diogen]

Никто уже не протирает тройным одеколоном головку звукоснимателя в кассетном магнитофоне.
( Как и не склеивают лаком зажёванную пленку в кассетах. )
Никто уже не вырезает телепрограммы из субботней газеты и не подчеркивает в ней интересные передачи, на которые нужно успеть.
Никто уже не зашивает капроновые колготки. В экстренных случаях можно капнуть капельку клея. И
никто уже не дает колготкам вторую жизнь, изготавливая из них губки для мытья посуды и коврики в прихожую.
Никто уже не дарит на дни рождения отрез "веселенького ситчика".
Никто уже не пытается приготовить пиццу самостоятельно.
Никто уже не посылает сервелат в посылках.
Никто уже не набирает горячую воду в чайник, чтобы быстрее закипела.
Никто уже не хранит кораллы в серванте.
Никто уже не подвешивает в автомобиль чертиков и рыбок-скалярий из капельницы.
Никто уже не надевает комбинации под платье.
Никто уже не называет бальзамин "Ванькой мокрым". А половник — "поварешкой".
Никто уже не хвастает умением разжечь спичку, чиркнув об оконное стекло или об штанину. Никто уже не посмеивается над привычкой носить "семейники".
Никто уже не сдает стеклотару. Напротив, ее покупают.
Никто уже не спрашивает "лишние билетики".
Никто уже не считает, что разгадывание кроссвордов подходящее занятие для эрудитов.
Никто уже не считает, что лучшее средство от кашля — это банки. Или медовый компресс на ночь.
Никто уже не вешает ситечко на носик чайника.
Никто уже не заправляет одеяло в пододеяльник через дырку посередине.
Никто уже не тратит половину месячной зарплаты на оформление подписки.
Никто уже не пугает детей карьерой дворника. Никто уже не ходит за хлебом в "булошную" и не откусывает от него краюху по пути домой.
Никто не высовывается в окно, чтобы крикнуть: "Сережа, обедать". Сережа дома проходит очередной уровень.
Никто уже не стирает полиэтиленовые пакеты.
Никто уже не переписывает "письма счастья" от руки.
Никто уже не кипятит капроновые колготки с черными трениками. И не скручивает джинсы и футболки, чтобы прополоскать с хлорным отбеливателем.
Никто уже каждый вечер не заводит часы и будильник.
Никто уже не соскребает перламутр с елочных украшений, чтобы использовать его вместо теней для век. И
никто уже не подводит глаза зеленкой.
Никто уже не разбрызгивает воду изо рта во время глажки белья.
Никто уже не трясет флакончиком лака, как маракасами, прежде, чем накрасить ногти.
Никто уже не считает, что плиточный зеленый грузинский чай совсем невозможно пить. Как и натуральный кофе годится, только если внезапно закончился растворимый.
Никто уже при виде знакомого не подходит к нему незаметно сзади и не закрывает ему глаза — угадывай, мол.
Никто уже давно не чистит зубы зубной щеткой с натуральной щетиной. Странно, а они были самыми дешевыми.
Никто уже не подает покупные пельмени, в качестве главного блюда на праздничном столе. Никто уже не наворачивает вату на спичку или шпильку, чтобы почистить уши.
Никто уже не чистит ковры первым снегом или соком от квашеной капусты.
Никто уже не зачищает шкварочки от жареной картошки корочкой хлеба. В тефлоновых сковородах нормальные шкварочки не получаются.
Никто уже не помнит чем отличается синяя стёрка от красной. Синяя стирает карандаш, а красная — стирает чернила и проделывает дырки в бумаге.
Никто уже не смеется над зарплатой инженера.
Никто уже не спит в бигуди. Никто уже не считает, что банный день должен быть один раз в неделю. Никто уже не ест макароны без соуса.
Никто уже не помнит, что вантуз также эффективен, как разрекламированный очиститель труб, только он гораздо быстрее и несоизмеримо дешевле.
Никто уже не набивает зимнюю обувь старыми газетами.
Никто уже не использует бутылки из под шампанского в качестве копилки.
Никто уже не пытается зарядить таксофонную карточку на холодильнике или у экрана телевизора. Если бы еще "Визу" можно было "зарядить" таким образом!
Никто уже не коллекционирует полезные советы из отрывных календарей.
Никто уже не сочетает в бутербродах вареную колбасу со сливочным маслом.
Никто уже не делает резинки для волос из махровых носков.
Никто уже не проращивает зеленый лук на подоконнике.
Никто не делает сережки-гвоздики из зубьев расчески-массажки.
Никто уже не наклеивает переводилки на кафель.
Никто уже не ходит в фотоателье, чтобы сделать ежегодный семейный портрет.
Никто уже не обменивается марками и книгами.
Никто уже не считает звонки перед началом киносеанса и не закладывается на 10 минут киножурнала.
Никто уже не пытается собрать кубик Рубика по инструкции из "Техники молодежи."
Никто уже не считает, что малиновые волосы — атрибут исключительно дам пенсионного возраста.
Никто уже не украшает стены выжиганием или чеканкой собственного изготовления.
Никто уже не травит мух, комаров, муравьев и тараканов одним и тем же дихлофосом.
Никто уже не вяжет банты на гриф гитары.
Никто и не вспомнит, что когда футболка торчит из под свитера — это называется "из под пятницы суббота" и вообще это просто неприлично!
Никто уже не оставляет масло в сковороде "на следующий раз".
Никто уже не мечтает задать Знатокам вопрос, на который бы те не смогли ответить.
Никто уже не носит ключ на шее, как ожерелье. И не оставляет его под ковриком у двери.
Никто уже не боится, что сливной бачок в один прекрасный день все-таки упадет на голову. И никто уже давно не слышал свежие анекдоты про Штирлица и Василия Ивановича.

[Diogen]

Как-то пришлось мне попасть в больницу на обследование. В палате народ подобрался спокойный, можно было и о политике поговорить и литературу покритиковать — на все находились собеседники и слушатели. Днем многие интеллигентно располагались с книжками и журналами, седовласые бабульки умиротворенно вязали. Тихие голоса: "благодарю", "пожалуйста", "позвольте"...
— Здрах*йте! — вдруг раздалось от двери, и мы все подпрыгнули на своих местах. По узкому проходу между кроватями неспешно продвигалась немолодая уже, представительная женщина. Так в нашей санаторной жизни появилась Нина Ивановна.
Если мат называют вторым русским, то для моей новой соседки это слабо сказано. Мат был ее существом, сутью, частью физиологии. Языковой центр располагались у нее, по-видимому, в области гениталий, откуда, перемноженная на могучий темперамент и шла совершенно особая лексика. При этом она не пила, проработала всю жизнь мастером на фабрике и имела семью. Человеком моя соседка была энергичным и деятельным: так однажды она обнаружила на мужской половине молоденького парализованного парнишку, без ухода догнивающего в отдельной палате. Привычно составляя новые слова из двух известных существительных и одного глагола, она полдня несчастного отмывала, меняла простыни и смазывала пролежни. Голос ее гремел на всю больницу так, что раскормленные медсестрички виновато поджимались Родственники посещали ее исправно, о своей дочери Нина Ивановна мне сказала как-то с нежностью: "Одна она у меня, как в жопе дырочка!"
В отношениях с мужем все было жар и пламень: однажды бывшая швея-мотористка вернулась в палату заплаканная, долго крепилась, а потом горячо мне зашептала: "Я ему говорю, ты почему со мной не е&&шься? А он мне, а ты почему со мной не е&&шься? " Больше всего моя соседка радовалась, когда приводили ее годовалую внучку. Счастливая бабушка подкидывала ребенка, весело приговаривая: "Х*ли вам, х*ли нам, х*ли сереньким козлам!"
Духовная жизнь новоявленной больной исчерпывалась тремя анекдотами: какие-то смутные очертания проводов ведущих к плитке, на которой варятся колбаса и яйца; красных флагов, вывешенных на три дня, и нескольких куч экскрементов, из которых она всегда выбирала ту, что поменьше.
Мир в глазах Нины Ивановны выглядел своеобразно, однажды, когда она вернулась из процедурки я ее спросила большая ли очередь на уколы. "Пять х&ев да две п&&&ды" — любезно ответила она. Убирая утку за лежачей больной, Нина Ивановна добродушно ворчала: "Грешила, Сидоровна, очко почто такое слабое у тебя? " А когда разносила свои домашние постряпушки по тумбочкам одиноких старух, покрикивала: "Бабка Лиза, шевели е&&ом-то пошустрей!" Как-то моя соседка пришла в палату невеселая: "Парнишку там привезли, какой-то х&& ему насоветовал хлоркой дышать, чтобы отсрочку от армии получить. Так он себе все легкие сжег". Парень хрипел и бил ногами в стену в конвульсиях. Нина Ивановна решительно вышла из палаты: "Пойду кислород ему просить, пусть хоть подышит напоследок... "
...Умерла Нина Ивановна тихо, ночью, когда мы проснулись на ее кровати уже был завернут матрац. По двору бегал бездомный пес Шарик, напрасно ожидая когда добрая женская рука выбросит ему куриных костей... Куда отлетела ваша светлая душа, Нина Ивановна? Два известных существительных и один глагол...

[Mako]

я храню кораллы!!!