Чего не делать
Когда я умру, от меня останется одно ценное соображение. Не более. Вот это: я глубоко убежден, что нас в гораздо большей степени определяет то, чего мы сделать не можем. Не то, что умеем, а чего не можем. В этом смысле мы похожи на речки; в чем их отличие – ну вода и вода течет?
А вот они петляют, изредка водопадают, кое-где застаиваются, в конце концов впадают. Стремление у речек одно: если бы они могли, они все текли бы прямо. Но – где-то возвышенность, где-то твердая порода, и вот уже начинаются излучины, петли, повороты – и все реки одна на другую в итоге не похожи.
Вот человеческий случай. Например, вы картавите. Означает ли это, что вы не можете работать на телевидении? С одной стороны, да! А с другой: ну а если вы сделаете из этого свой шарм? Или, допустим, вы хромец. Многого сразу не можете – танцевать, например, бегать, прыгать. Но разве это означает, что на вас резко перестали обращать внимание женщины? При определенном отношении к себе хромота, штука противная и нежелательная сама по себе, станет чем-то вроде курносого носа или небритости – частью образа, частью вас.
Я глубоко убежден, что нас определяет то, чего мы сделать не можем. Не то, что умеем, а чего не можем.
В общем, «человек то, что он ест» – всегда было глупостью. Человек есть то, от чего он отказывается.
Так футболиста определяет то, чего он не умеет. Кому-то что-то не дано, и он совершенствуется в другом направлении; тренер будет исходить именно из неумений, а не из талантов – потому что талант ясен, он сам куда-нибудь прыснет, а вот неумение нужно прятать.
А газеты определяются тем, о чем они не пишут. Об этом мне и хотелось бы поговорить.
Сейчас это вообще самое главное. Способы добычи информации в мире столь же совершенны, сколь и производство продуктов питания. Войди в интернет – ты узнаешь море, море самых различных сведений. Но море тебе просто не нужно. Ты же приходишь туда, чтобы составить то или иное представление, а если по каждой проблеме нужно будет перелопатить ворох информации ab ovo, то есть от Адама – ну, как тогда жить, любить, наслаждаться? Нет. Это мы оставляем тем, кому доверяем. Например, журналистам, а шире – газетам, журналам, сайтам. Сегодня они отличаются не столько тем, кто и что быстрее раскопает – это давно стало эпизодом нашей жизни; сегодня они отличаются тем, какого общего взгляда на жизнь придерживаются. Они привычные собеседники, с помощью которых мы раскладываем события по полочкам.
Важнейший вопрос журналиста, а тем более главного редактора – о чем писать НЕ будем. Потому, что о чем будем – в общем, ясно: злоба дня формируется все-таки жизнью. Вот сейчас сборная России готовится к отборочным матчам. Есть выбор, писать или нет? Нет такого выбора. Есть выбор, как писать? Никакого. Все дадут репортаж о переезде на поезде по маршруту, обратному радищевскому; все опубликуют интервью с Аршавиным – кто уж как может (одни возьмут свое, другие переведут чужое); в субботу все напечатают ориентировочные составы. Просто кто-то сделает лучше, а кто-то хуже; это вопрос мастерства исполнителей, но никак не способа работы.
Фанатские акции рассчитаны на то, чтобы привлекать внимание
Но вот смотрите: в одном издании есть рассказ о том, что случилось на вокзале в Петербурге, где болельщики освистали и обкричали Быстрова, а в другом нет. Хотя не видеть этого было невозможно.
Я как раз сейчас в наименьшей степени клоню к тому, какое издание в этой связи лучше, а какое хуже. Я поэтому сейчас и не говорю, какое было таким, а какое сяким. Давайте поговорим о принципе, о самом принципе отбора информации. Вот как вы считаете – надо было рассказывать об акции петербургских болельщиков? Заметьте: мы обсуждаем не КАК надо об этом говорить, а – надо ли умалчивать.
Мы все можем прийти по этому поводу к довольно разным мнениям, поэтому я просто постараюсь перед вами напоказ об этом порассуждать, как бы я решал этот вопрос.
Вообще фанатские акции рассчитаны на то, чтобы привлекать внимание. В них почти всегда содержится элемент провокации или агрессии – не обязательно «я тя щас убью, ...!», а по смыслу. Пожалуй, именно с такими акциями чаще всего возникает вопрос, рассказывать или нет. Потому что, рассказывая, ты, в общем-то, ведешься. Они хотели – и вот ты тут. Не своя, выходит, воля. Вместе с тем вся фанатская жизнь состоит из таких акций. Что же теперь, о ней вообще умалчивать? Где критерий?
Я думаю, критерий в том, что в одном случае организаторы акций выступают как активная часть общества, а в других – нет. Если вернуться к фанатам, то вот я однажды, листая российский журнал про болельщиков (я забыл, как называется, честно), вычитал про какой-то плакат в защиту Уроша. Некий сербский парень, что-то он там сделал, и полиция считает, что он хулиган, а болельщики всего мира периодически поднимают на своих трибунах баннер «правда за Урошей». Вот это пример локального повода. Общество не волнует судьба Уроша, она волнует очень узкий круг людей; при этом всех волнует правомерность работы полиций и милиций, но общество обсуждает это на совершенно иных, близких ему примерах.
В переходе Быстрова есть нечто, что каждый человек может спроектировать на себя. Кого или что он готов оставить – и ради чего?
А вот ситуация с переходом Быстрова более сложна. Сразу оговорюсь: мне не близки методы освистывания, закрикивания, бросания шарфов в лицо. Касайся дело моей любимой команды, я бы все равно не пошел на вокзал встречать Быстрова. Но методы у всех свои. Юристы судятся, потому что они юристы; водку пьют, потому что она жидкая; фанаты кричат, потому что они фанаты. А проблема-то одна.
Весь вопрос в том, считаем ли мы переход Быстрова важной проблемой нашего футбола, а, возможно, и нас самих. Мне кажется, что это действительно общественная проблема. Спортивной не вижу никакой: сильный футболист найдет себя в новой команде, футболист с качествами Быстрова очень пригодится «Зениту» – тут просто не о чем говорить. Однако факт заключается в том, что в переходе Быстрова есть нечто, что каждый человек может спроектировать на себя. Кого или что он готов оставить – и ради чего? Извините за общую формулировку, но вот это всех волнует; это «всех» не нуждается в доказательствах – почитайте любую гостевую. Нет такой, на которой люди не говорили бы о Быстрове, и проговариваются тысячи нюансов, и проецируют люди ситуацию действительно на себя.
Как к этому теперь относиться? Это этическая проблема. Не Быстрова – у него как раз нет этических проблем, если и были, то он их разрешил. А мы нет.
И вот поэтому я бы обязательно публиковал историю на вокзале. Как факт. Бесстрастно. Зачем? Да потому что читатель, встречаясь с такими событиями, уточняет собственную позицию. Я бы так сделал – или я бы так не сделал; а как тогда мне поступить? Вот это очень важно. И это конструктивно.
Вы можете даже с этим не соглашаться, но проблема не в том, чтобы сойтись со мной в мотивировке публикации. Проблема в том, что читатель не имеет возможности узнать истинную картину происходящего. Значимую картину. За него решили: читатель, тебе это знать не нужно. Не тот случай, думаю.
Скажите, посетители блога, нужно ли умалчивать о событиях вроде того, что произошло на вокзале в Петербурге?
Решили это в «Спорт-Экспрессе» - репортаж о переезде сборной в Петербург я прочитал внимательно. Тема затронута в интервью тренера «Зенита» Давыдова, но там вопрос ставится предельно общо. А жизнь-то его заостряет.
Я хочу вас спросить, посетители блога: как вы считаете, нужно ли умалчивать о таких событиях? Прошу не обсуждать в ветке каментов, КАК стоит относиться – к фанатам, к Быстрову и так далее. Скажите, нужно ли умалчивать о событиях вроде того, которое произошло на вокзале в Петербурге?